Эта книга — не Книга Мертвых, и безумно хочется выразить пылкую любовь и благодарность живым Людям Искусства, согревающим, поддерживающим и сотворяющим чудеса. Одного такого уникального человека я сейчас буду славословить и по-всякому превозносить.

Вся эта история началась для меня достопамятной весной 1992 года — еще радостно улыбавшейся всеми лучами солнышка, когда я ходил в хипповый клуб «Диалог» и шлялся по улицам с компанией симпатичных балбесов из Зеленограда (среди них была одна девица впечатляющей раскомплексованности — тогда я к такому еще не привык и только моргал глазами — и один необычного вида хлопец, мой тезка, настоящий красавец, если так позволительно выразиться про человека одного с автором пола, внезапно покончивший с собой летом того же года… Никто из нас и не догадывался, что он идет к этому. Еще за несколько дней до трагедии мы с ним обрывали друг у друга телефоны, бухтя о любимой музыке, готовились к колоссальному обмену — а получилось, что я был едва ли не последним, общавшимся с ним. Страшное дело). Родители убрались в Израиль, на целый месяц предоставив мне полную свободу действий, и я просто купался в океане счастья и радости, именно в те дни, кстати, открыв для себя Вернера Херцога — последнего спутника моего в этой жизни из книги предыдущей. В апреле совсем недалеко от моего дома, в Театре Мимики и Жеста, состоялся рок-фестиваль «Индюки Златоглавые» (индюк — это от английского слова independent, независимый). Как сейчас помню, выступление четырех групп в субботу вечером проходило в особенно раздолбайском режиме — часов с трех дня до часу ночи, с колоссальными паузами на настройки инструментов и блуждания в кулуарах. Между втыкаемым во все программы «Вежливым отказом», уже давно утратившим всю свою вежливость, и замыкавшим концерт фаворитом — группой Алексея Тегина, исполнявшей суровейшую тибетскую музыку, на сцену вышла совершенно неизвестная мне группа «Рада и Терновник». Это было одно из первых ее выступлений перед многочисленной аудиторией, и оно меня потрясло несказанно. На фоне достаточно аскетично звучавшей рок-группы высокая и стройная девушка с просто фантастической харизмой (мистическим обаянием), намного превосходившей все, с чем я сталкивался когда-либо в жизни, и невероятным голосом почти в четыре октавы, гибко двигаясь и взмахивая руками в такт музыке, пела, вкладывая в каждое слово просто бездну проникновенности:

Это пепел тех, кто искал дорогу
Это пепел тех, кто летел на свет
Это пепел тех, кто молился живому Богу
Это пепел тех, кто пришел в Назарет

На небесах фиолетово-синих
На небесах, где сплошные зимы
На небесах, где сквозные дыры
Сквозь которые мы будем разговаривать с ними
На небесах…

Зеленоглазые дети — наши шаги легки
Наш взор по-прежнему светел
Но наши ноги попали в тиски
На полянах остались свитки
Из скрученной бересты
На полянах остались наши кресты

Наши руки пропахли медом,
Мы сплетали древние травы
Нам дарован кленовый орден
Незаслуженной нами славы
Но мы летим вертикально вниз —
Туда, где живут наши стихи
И нам давно все равно
Что наши ноги попали в тиски

Последнее слово каждого припева — «На небеса-а-ах!..» — девушка уснащала невероятной красоты вокализами. В зале слышались крики: «Рада, мы тебя любим!». Все недлинное выступление было настолько душевным, что мне захотелось тут же пройти за кулисы и от всего сердца сказать что-нибудь ласковое и благодарное (нужно было сделать это без колебаний, и чего я тогда испугался, не знаю. Идиот). Я почувствовал, что у Рады большое, очень большое будущее (если б я мог только представить, каких высот она достигнет через десятилетие!) и отметил ее для себя, как главную надежду нашей сцены, уже безнадежно заваливавшейся в полную бессмысленность. «В будущем от нее нужно ждать откровений. И от музыки, и от текстов, — понял я. — Настоящего Искусства, а не халтуры, в которую начало все превращаться»… Звук в тот день был посредственным, и далеко не все слова доходили, но проникновенность пения Рады превзошла все границы. Если падающие звезды наблюдали в своей жизни многие, и не один раз, то в тот вечер мне, как я догадался, посчастливилось присутствовать при взлете на небосклон новой, ярчайшей звезды. Неповторимое ощущение.
Все-таки в выступлении группы чувствовалась некоторая шероховатость (а что вы хотите — один из первых концертов). Критик во мне еще отметил, придравшись, что если сама Рада, по-видимому, никаких пределов не знает и, по нетленному шедевру Сафо, «ей не кажется трудным до неба дотронуться», то перед остальными музыкантами как бы стоит некая незримая планка, и они играют роль такой, что ли, живой лестницы, возносящей ввысь Раду для ее головокружительной акробатики. В первых студийных записях это впечатление еще усиливается.

Словом, Рада в тот день мне очень понравилась, но… не до такой безумной степени, чтобы ходить на все концерты. Может быть, и напрасно. В общем-то, она и тогда, находясь под влиянием гречки Диаманды Галас (к счастью, позднее изжитым) и фри-джаза, делала вещи необычайные, превосходя, по мнению очевидцев, именитую цыганку Валентину Пономареву (более известную сейчас как исполнительница романсов, а тогда — как звезда авангардного джаза). Вторично я попал на концерт Рады пять лет спустя, осенью 1997 года в ЦДХ, и меня поразило, как она, уже в полном блеске, уверенно, легко и непринужденно владеет аудиторией. На этот раз энергия, от нее исходившая, была настолько мощной, что впору было удивиться, отчего она не летает или не совершает каких-либо других чудодейств. Человека с такой невероятной харизмой я в своей жизни не видел еще никогда. «А ведь взмахни сейчас Рада десницей и кликни клич: „За мною, на баррикады!“ — и народ бросился бы, как пить дать, не раздумывая… Рада. Наше солнышко», — и я вспомнил знаменитую сцену из «Бесов», когда Петруша Верховенский извивается перед Ставрогиным.
Но вернемся назад. К тому времени у «Рады и Терновника» уже вышли два альбома, «Графика» и «Печальные звуки». «Графика» — дебютный альбом. Мрачное, депрессивное настроение, скупой, даже, пожалуй, бедный аккомпанемент — и мечущийся по стенам и углам неуютный, колючий, часто — агрессивный голос Рады. Яркая религиозная, местами христианская, временами языческая символика соседствует с образами одиночества, бедствия, страдания, смерти ["Сейчас я пытаюсь понять — это морг или больница / И если больница — зачем причиняют боль" («Не уходи»); «Отсюда никто не придет назад / Сюда никто не придет» («Птички»)]. Страшноватая запись, и на комфорт не надейтесь. В то же время в этих текстах уже присутствует уникальная особенность, отличающая творчество Рады, которая, начиная с третьего альбома, будет полностью доминировать — устремленность в бесконечность мироздания (Земля — только маленький мир в бесконечном Космосе), в небо, визионерство, отсутствие конкретных признаков места и времени и — практически всегда — конкретных персонажей и повествовательных связных сюжетов. Меня тоже притягивают небо и бесконечность, но, увы, у меня не мистическое сознание: отчасти романтическое, отчасти реалистическое. У Рады сознание ярко мистическое, мифологическое (она даже с предметами разговаривает!), религиозное, ее интересуют трансцендентность, потусторонний мир, души и духи, Небо, Космос, мифы, сказания, сказки — все, что связано с вечностью и не имеет никакого отношения к  сиюминутности. «Я ненавижу, когда музыка становится средством протеста и борьбы, для меня это не музыка, а не более чем плакатики. Для меня музыка исключительно средство общения с Высшими Силами. Это способ излияния Человека Богу, общения Человека с Богом… C человеком, который бьет по идеологии, мне просто неинтересно. Я не хочу смотреть человеку в глаза и даже в его душу, меня его душа не интересует. Я хочу знать, что стоит у человека за спиной. Если у него за спиной Космос, то мне это интересно» (интервью музыкальной газете «Энск», №6/1992). Петруша Верховенский, определенно, может катиться подальше.

Все, что отличает тексты Рады, ярко присутствует уже в песне «На небесах». Другой, не менее яркий, пример из дебютного альбома — композиция «Этническая». Чистое визионерство:

Красное солнце — солнце безумья
Всходит над головой
У него когтистые лапы
Оно порождает волчий вой
Желтое солнце — солнце наживы
Роняет золотые лучи
Белое солнце — солнце мертвых
Всходит в ночи
Оно спасет твою душу
Тело останется здесь на земле
Оно встанет
Оно будет идти
Мимо любви
Мимо дорог
Мимо огня
Мимо тревог
Оно встанет
Оно будет идти

Поэзия это или не поэзия? Вот что Рада говорила о своих текстах в июне 1997 г. в интервью М.Вербицкому: "…Это вообще не поэзия, совершенно так не задумывалось. Вот, кстати, Юнна Мориц небезызвестная , прочитала эти тексты, посмотрела на меня задумчиво и сказала: "Да-а… вы, конечно, талантливый человек, но это не поэзия «. Потом еще посмотрела и сказала: „Как вы их называете, тексты? А-а, так это же тексты!“ Я очень обрадовалась… Поэзия — это все-таки что-то другое, в поэзии предполагается работа со словом. А здесь… автор абсолютно не думал о том, как оно будет читаться на бумаге. Под музыку идет, и идет хорошо».
Что же касается музыки, то в своих песнях (и особенно ранних) Рада, что вполне естественно для человека с настолько незаурядными вокальными данными, испытывала различные экстремальные влияния: Диаманды Галас (в которой постепенно закономерно разочаровалась), Нико, позднее — Имы Сумак, авангардного джаза… Однако (и особенно это проявляется на концертах) есть и очень существенное отличие, и в пользу Рады. Душевности у нее в пении, пожалуй, побольше, чем у всех перечисленных певиц, вместе взятых. "Единственная женщина, которая была и есть для меня воплощение духа в музыке — это Янка. Воплощение духовного. То есть я не вижу больше женщин, которые воплощали бы в жизни что-то духовное. А потом, как мне кажется, мужской вокал может позволить себе быть нарочитым, бездуховным, стебным, каким угодно. Но женский вокал, если он красив и бездуховен, ЭТО НИЧТО. Это рука дьявола. Я не знаю, как это еще назвать.
То есть женщина обязана быть духовной — или не надо этим заниматься! Вот Янка для меня — это единственное духовное существо " («Музыкальный Олимп», сентябрь-октябрь 1992 г.). Солнышко наше, хорошая Рада.

«Печальные звуки» (1994), второй альбом Рады, лучше записан, более (ох, как ненавижу я это слово!), что ли, профессионален, с более плотным звуком, несколько иной по настроению (не хаотично-безумная, но мрачно-эпическая пластинка), но с течением времени по ощущению все равно приближается к «Графике». И «Графика», и «Печальные Звуки» — такой альтернативный рок (при этом «Графика», при всех ее шероховатостях, более оригинальна и самобытна), пусть и интересный, но все равно по своей природе ограниченный в музыкальном отношении некими рамками, и в нем в небо не вырвешься, не полетаешь. После позднейших работ «Рады и Терновника» эти альбомы слушать трудно, хотя коллекционная их ценность очевидна. Продолжение, однако же, более чем впечатляет.

В 1997 году группа записывает фантастический «Live ’97» («Концерт для саксофона в терновнике») на основе двух концертов, один из которых — как раз тот самый осенний концерт в ЦДХ, которым я выше восхищался. Уникальная, нехарактерная для группы аура, куда более светлая, чем в остальных записях (впрочем, концерты «Рады и Терновника» по своей атмосфере всегда светлее, чем записи), совершенно не свойственные песни в быстрых темпах, дополнительная яркая краска — замечательный саксофон Бориса Лабковского, сочный, временами воздушный, придающий звучанию особую элегантность и ощутимый джазовый привкус. Вокальные и поэтические дарования Рады разворачиваются здесь в полном блеске: завораживающая резкими интонационными перепадами, полная предельного напряжения «Сидели наши души»:

Сидели наши души
На песчаном берегу
Руки на коленях
Держали словно школьницы
А в глаза боясь смотреть
Отводили их в беду
Погружали их в беду
Беспокойницы

Уплывало солнышко
На красивом корабле
Темно-синем корабле
В глубь заветную
По воде за ним пойдут
По теплу его найдут
Под водою пропадут
Безответныя

Погляди — глаза в глаза
От рожденья до креста
Безоглядна и проста
Мука смертная
Только гонят зрячих прочь
Да летят нагие в ночь
И ни всплеска ни огня
Ни приметы нет

А потом — глаза в глаза
Руки за спину назад
И глядеть на образа
Чуть дышащие
Наши души за столом
Тихо смотрят на огонь
Покидают этот дом
Солнечным зайчиком

Без начала, без конца
Без исхода без креста
С обгорелого листа
Книга темная
Целый день ее листал
Не нашел чего искал
Оглянулся и пропал
В тихом омуте

соседствует с таинственным миром песни «За океаном» (текст вполне самоценен):

За океаном знаний и воли
Тихая речка светлой надежды
Если по ней плыть
Не знать яростных песен
То приплывешь туда
Где каждый лик светел
Неясыти кружатся за решеткой
Перепел перепил много солнца
И разлетается одежонка
От слишком слепящего солнца

Белыми ресницами хлопает слава
Ее плоское тело огибает ветер
В моем доме давно поселился ветер
Выдувает стекла, выбивает двери

В моем доме пусто
Там сорваны двери
И заходят птицы
И влетают звери
В темноте озираясь ищут выход
И не находят двери

На сгибе локтя тонкая стрелка
Голубая жилка ведет в дорогу
В край безбрежных ранок на теле
Кровоточащих на белые ткани
Говорящие кони ускачут вперед
На паутинке високосный год
Тки паутину наоборот
Бескровные губы шепчут обет
Живые Боги летят на свет
На паутинке високосный год
Тки паутину наоборот.

и взрывным, экстатичным «Безмолвием» (в конце песни в припеве Рада на одной ноте форсирует голос на протяжении более десяти секунд, превосходя вокальные подвиги самого Роберта Планта!):

Ветра нет —
Нет ни моря ни волны
Безветрие
Бестелесный покой
На влажной траве спят наши сны
Пробуждаясь наутро холодной росой
Безмолвие Безветрие

Безветрие
Беспробудные дни
Между двух ступеней застыла нога
И если захочешь шагнуть вниз
Надо сделать вверх четыре шага
В безмолвие В безветрие

Меня здесь нет Неужели ты не видишь
Меня здесь нет Неужели ты не знаешь
Я сплю в глухом лесу
Влажный мох согреваю
Безмолвие Безветрие

Безветрие
Бестелесный покой
Меня здесь нет Только пыль в глазах
Влажный песок засыпает ноги
Прилипает к подошвам навязчивый страх
Безмолвие Безветрие

Моросящий дождь уходящего лета
Вишневый сад истлел на корню
Меня здесь нет Я иду вдоль рассвета
На запах солнца
С войны на войну

И уж совсем добивает последняя песня. Пробравшись через весь альбом, после тяжелой, эпической длины «На ухабах» и полной саксофонных импровизаций «Это сердце болит», слушатель
получает в качестве коды шедевр просто невероятный, песню, осененную истинно божественным вдохновением, одну из самых волшебных, слышанных мной за всю жизнь и за все двадцать пять лет активного меломанства, из разряда тех, после которых начинаешь, как само собой разумеющееся, верить в чудеса. Песня из числа тех, что может послужить автору пропуском на небо, даже если ничего близкого к этому он уже больше никогда не напишет. Под закрывающийся занавес альбома
под тихий аккомпанемент саксофона Рада выводит:

Неслыханные краски льются по небу
Непрошенные гости поналетели в дом
Где сегодня был я, там никто не был
Только эту сказку я расскажу потом.

Непрошенные лица пооткрывали двери
И читать мешают мне книгу всех времен
А ко мне под утро приходили звери
Львы да носороги, да индийский слон.

Непрошенные песни поразрывали кожу
Поналезли в щели — не угомонить
Кто-то был под утро на тебя похожий
Подарил мне четки, да оставил жить.

Непрошенные чуства разрывают кожу
Не могу отрезать, не могу хранить
А когда начнутся крещенские морозы
Будет с ними темными мне теплее жить.

В небе распускаются золотые листья
Непрошенные птицы, незваные друзья
Приходите к дому, приносите искры
Угольки священные небесного костра.

Мы запалим пламя и незванный ужин
Из плодов невиданных соберем на стол
Если смерч примчится, значит он нам нужен
Он сегодня будет меньшим из двух зол.

Молча обменяемся душами, сердцами
Молча выпьем воду с серебряной звездой.
Если кто захочет, ему подарят камень
Чтобы было легче с ним идти домой.

Утром разлетимся, сохраняя маску
Вспомним свои тени, да уйдем вперед
Мы еще увидимся в нежданном государстве
Где нас встретит нашенский, сплошь родной народ.

— и на этих словах весь альбом завершается. Что же тут скажешь, кроме разве что констатации, что чудеса случаются? В последние месяцы жизни мама слушала эту песню постоянно, порою по два раза подряд. Меня же она так до сих пор и не отпускает. Истинное волшебство.
«Цель группы — сделать так, чтобы музыка несла в себе некий магический заряд. Музыка, песня и танец изначально были ритуальными, связанными с обрядами, духами, c Космосом. Потом это магическое значение исчезло. Живопись скатилась до Кулика, поэзия до Пригова, музыка до Титомира. Мы считаем: если заниматься музыкой, то заниматься серьезно, то есть заниматься той музыкой, какая была изначально, какой она задумывалась Богом, как магия, как ритуал. По мере своих сил мы пытаемся возвратить музыке ее магический смысл и уйти от постмодернизма» (интервью Яне Жиляевой, октябрь 1995 г.)

К концу 90-х годов Рада занялась глубоким изучением буддизма, что, нужно сказать, явно способствовало расцвету всех ее многообразных талантов. Невротичность и агрессия «Графики» сменились зрелой, полной достоинства и самосознания, красотой, богатством красок, выразительных средств, интонаций. Собственно, вся агрессия постепенно трансформировалась в красоту, и восхищения сие достойно. В интервью минской «Музыкальной газете» осенью 2000 года Рада обширно и очень содержательно говорит об этом: «Что такое агрессивность? Это когда бабки в очереди ругаются или кто-то брызжет слюной?.. Если серьезно, то прямая агрессия — типа петь про то как все пошли на фиг — не агрессия, а беспомощность, жалкая и мелкая беспомощность, и поют про это обычно спивающиеся безголосые мужички… И воля к власти есть признак слабого. Сильный — не тот, кто имеет волю к власти, а тот, кто обладает реальной властью над происходящим, давно об этом забыв. Слабо помню восточный рассказ про котов. Одни коты занимались медитацией, всякими боевыми искусствами и могли разодрать огромных крыс или испугать их — то есть крыса боялась вступать с ними в драку. Самый крутой и старый кот пил сакэ, ленился, но к дому, в котором он жил, крысы не подходили никогда. Не потому, что у него была воля к власти. То есть хороший маг не запрещает дождю идти, он просто под дождь не попадает. По молодости лет я сильно страдала именно желанием власти над аудиторией. Очень хотелось гасить зал так, чтобы все молчали в оцепенении. Но это же на гипнабельных идиотов только действует, а их признание неинтересно. Потом, на сцене делаешь массу простых, казалось бы, выводов — что наиболее тихая песня, где нет никакого крика и рычания, действует сильнее и резче, чем давление мощью голоса … А целей у меня много… Вот сейчас я хочу сделать во время концерта ощущение такого безумного средневекового карнавала, в котором единовременно происходит все — смех, горе, кто-то любит, кто-то чумой заражается, и все единовременно. То есть если стремиться к чему-то одному — в музыке — ну там, передавать неземное сияние или, наоборот, муки ада, то это неправда и нечестно, сужение пространства до экрана монитора. Смысл в том, чтобы одновременно пребывать и на земле (всей — с ее красотами, мерзостью, счастьем и борьбой за выживание видов), и на небе с его красотами, ужасами, битвой тиранов и прочая. Что наверху — то и внизу. Это такая расплывчатая цель на ближайшее время, касающаяся атмосферы на концертах». И коварного подводного камня — равнодушия ко всем окружающим (что нашему прославленному «буддисту №1» — БГ — свойственно в самой крайней степени) ей, слава Богу,
на этом пути удалось избежать.

До 2001 года я все никак не мог определиться со своими вкусами и предпочтениями. Мне нравились в равной мере «Рада и Терновник» и выступающая в жанре World Music певица Инна Желанная — с красивым голосом и хорошей группой (один Старостин на всевозможных духовых чего стоит!). Первый альбом Инны «Водоросль» (1995) отличался тем, чего много лет Раде сотоварищи никак не удавалось достигнуть — великолепным, глубоким, объемным звучанием, достигнутым в результате кропотливой студийной работы. К тому времени многие наши музыканты, даже талантливые, так еще и не научились качественно записываться, и на общем фоне работа Инны выглядела просто бриллиантом (послушайте хотя бы композицию «До самого неба»). Тексты и музыка мне тоже нравились, я ходил на концерты Инны, на один — даже мамулю сводил (весной 2000 года, в Театр Мимики и Жеста), и она очень порадовалась. (Кстати, для музыканта это очень суровый, но верный критерий уровня: можно ли слушать тебя в любом возрасте? Инну Желанную — да, можно, а выдерживают этот экзамен лишь очень немногие). Все остальные, среди которых были и, безусловно, по-своему симпатичные (не считайте меня снобом ни в коем разе), с моей точки зрения, намного отстали.

К примеру, у меня не вызывают никаких сомнений способности Умки Герасимовой, и это интересная личность и во многом привлекательная, у нее встречаются очень хорошие песни — но сводить на ее выступление маму мне бы не захотелось… Тем временем несколько ушедшая из поля моего зрения Рада, как выяснилось, продолжала давать потрясающие концерты для всех, имеющих уши и глазы, а я пропустил без малого три года ее выступлений. Кроме того, она наконец-то, найдя выпускающую фирму Ur-Realist под началом Михаила Вербицкого, стала активно записываться, но, как нарочно, альбомы, последовавшие за феноменальным «Концертом в Терновнике», мне не слишком пришлись по душе. «Где-то сказки были» (1998) — сольный альбом, как всегда, перенасыщенные образами песни Рады, в собственном сопровождении на гитаре (причем, не слишком умелом — Инна Желанная играет куда лучше), на мой взгляд (у этого альбома есть и горячие поклонники!), сильно проигрывающие без обрамления «Терновников» — не КСП и не singing / songwriting в традициях Леонарда Коэна или Джони Митчелл, а что-то тяжелое и перегруженное символикой. «Любовь моя печаль» (1999) — «коммерческий» эксперимент в модном стиле трип-хоп, кратковременный флирт с электроникой.

Очень не люблю, единственный из всех альбомов «Терновника», мне активно не нравящийся. Впоследствии Рада дала некоторым песням из этого альбома вторую жизнь в акустике. «Русский эпос» (2000) — концертный альбом. Хороший, но с законсервированным звуком рок-группы (хотелось уже чего-то гораздо более насыщенного по краскам и разнообразного — с полным, как оказалось, на то основанием) и по этой же самой причине не слишком нравящийся и самой Раде, которая уже всей душой была в будущем и искала новых и свежих звучаний. Альбом, увы, морально устаревший в рекордно короткие сроки. Очень жаль, на нем много хороших песен и есть выдающаяся: «Здесь простые тихие песни»:

Здесь простые тихие песни
Здесь пустые странные звуки
Здесь когда-то мы были вместе
Уже после нашей разлуки
Здесь куда-то проходят строем
А обратно идут в одиночку
И когда запевают песню
Никогда не пропевают и строчку
Здесь почему-то не работает компас
И сместились все зодиаки
И если пойти налево
То направо случаются драки
Здесь не помнят где находится солнце
А оно не светит не греет
Звезды падают поодиночке
На какой-то обрывистый берег
А когда доходишь до речки
То вода в ней темнее ночи
Ее можно пить осторожно
Только пить здесь никто и не хочет
Почему-то здесь очень грустно
И нельзя понять в чем же дело
Ноги сами бредут по дороге
А за ними плетется тело
И куда-то исчезают все мысли
И пустоты посреди разговора
И никак не понять о чем же
Здесь ведут бесконечные споры
Так стоят на каждом перекрестке
Говорят все о том же самом
Забывая начало фразы
И финал всем известной драмы
И никуда отсюда не деться
Никому не рассказать о проклятье
Только в каждом маленьком сердце
Тихо бьется ожидание счастья.

«Холодные времена» (2000) — переходный альбом, c использованием скрипки и (cнова!) рядом хороших песен, но не складывающийся в единое целое и, увы, — более чем неудачно записанный… Осенью 2000 года я, подсознательно и интуитивно ожидая от Рады приближающихся чудес, впервые зашел на ее сайт в Интернете, да так на нем по сей день и застрял. Это — исключительный, самый интересный для меня интернетовский сайт, хозяйка которого создала на редкость теплую атмосферу и принимает в его деятельности самое активное участие (что, кстати, встретишь нечасто).
На нем можно познакомиться и вступить в общение с по-настоящему яркими, одухотворенными людьми, прочитать «непрофессиональные» стихи, сплошь и рядом превосходящие публикуемые в солидных журналах, увидеть множество других увлекательных материалов, наконец, самому принять участие в жизни сайта и поговорить в гостевой книге (или послав ей письмо) с уважаемой хозяйкой и лично убедиться, до чего интересный она человек. Общался с Радой и я (виртуально и реально), первое письмо (достаточно угловатое и неофитское) прислав ей осенью 2000 года. Замечу, что для музыканта, художника, даже писателя быть интересным человеком самому, при всем блеске таланта — совсем не обязательно, и не ждите никаких откровений от общения с Джими Хендриксом, Нико, Имой Cумак, Робертом Плантом… Рада — в точности наоборот, просто на редкость яркий и увлекательный собеседник, с необычайно богатым внутренним миром, но очень многие темы (политика, публицистика, вообще все, имеющее отношение к сиюминутности) ее никоим образом не интересуют. Поговорите с нею о солнцестоянии, происхождении мира, андрогинах, древних мифах и сказаниях, буддийских притчах, о душах животных, растений и минералов, о визионерах и поэтах Серебряного Века, о языческих обрядах и русском фольклоре и, наконец — просто о музыке, главном занятии (я очень увлекательно поговорил с Радой о любимой музыке и нашей сцене). «Песен, по которым можно определить, в каком году они созданы, я не пишу»… Есть только две темы, достойные истинного и состоятельного художника — Вечность и Непримиримость к современности.

Итак, я исподволь почувствовал, что в творчестве «Рады и Терновника» готовится крупный прорыв. К концу 90-х годов Рада, как по-настоящему большой музыкант, сделала совершенно логичный и, наверное, единственно возможный шаг, полностью перестав связывать себя с рок-музыкой (связывая с Музыкой вообще) и периодически, пользуясь своим многолетним журналистским опытом (в частности, в начале 90-х — в издании «Гуманитарный фонд», посвященном художественному авангарду), бросая критикам сытные кости в виде хлестких определений стиля игры своей группы, выдаваемых специально для них, уже привыкших все втискивать в рамки. (На самом же деле «Рада и Терновник», конечно же, ни в какие рамки, к счастью, не вписываются)… В 2001 году выходит альбом эпического размаха «Книга о жестокости женщин», готовившийся полтора года. Мощнейшее произведение, оставляющее при прослушивании исключительно сильное впечатление. Словно по волшебству, группа заиграла множеством новых ярчайших красок, в альбоме масса сюрпризов для прежних поклонников группы: доселе необычайная, никогда еще не встречавшаяся в альбомах группы насыщенность и плотность звучания, активное использование множества разнообразных инструментов, в том числе экзотических (давняя, сокровенная мечта Рады, счастливо осуществленная здесь), музыкальные влияния, просто беспрецедентные по разнообразию, переплавленные во что-то глубоко индивидуальное и придающие каждой песне многослойность (индийская музыка, фольклор русского севера, дарк-фолк в духе Current 93, романс и даже шансон (Waltz); фисгармония в композиции «Липкие пальцы» прямо отсылает к мрачнейшим песням Нико, а кульминации альбом достигает в почти 15-минутной предпоследней композиции «Что там за воротами», совершенно шаманской, заклинательной, с завораживающим ритмом и вокалом, разложенным на четыре перекликающихся голоса! — слушателям со слабыми нервами просьба покинуть зал). Исключительна цельность альбома — от первой песни его до последней. Наконец-то! — просто великолепнейшее качество звучания, позволяющее по достоинству оценить вклад каждого из музыкантов в палитру «Терновника», а сама Рада поет красиво и вдохновенно, как никогда. Изумителен по красоте романс «И время, выжженное вслух»:

И время выжженное вслух
Откликнется парадной ложью
И заблудившись в трех соснах
Кружить по кольцевой
И видеть черную дыру
На месте сердца у прохожих
И облететь в осенний пруд
Вечнозеленою листвой.

Я птица юности твоей
Мне дай лететь не уставая
Твоим я голосом пою
И сорок глаз глядят мне вслед
И бесконечные дары
Я в море синее бросаю
И возношу свои хвалы
Едва увижу светлый след.

Твои мечты в моих глазах
Смотри внимательней и ближе
И отблеск сердца твоего
Застынет на моих устах
Не бойся руку мне подать
Сегодня я нежней и тише
Сегодня можно отдыхать
В моих невидимых крылах.

Тексты песен сильны, как никогда, и многие из них — настоящая поэзия; в то же время и их мрачность, в определенной степени всегда свойственная песням Рады, усилилась на «Книге…» до небывалой еще прежде концентрации:

По костям ходили
Ночевали в поле
На земле бездомной
Выстроили город

Сели на кораблик
И поплыли в бездну
На земле просторно
Под землею тесно

А куда ж ты милый
Тебя подменили
Ледяные зерна
В сердце положили

Белый снег начнется
Скроет нашу радость
А по льду пойдем мы
Потеряем жалость

Не приедут гости
К нам на новоселье
Покатилось с горки
Солнышко-веселье

Ночью отворились
Темные ресницы
Люди уходили
Улетали птицы

Нужно сказать, что о мрачности песен Рады разговоры ведутся непрерывно. Вот как сама Рада отвечает на все нападки: «…Дебильная веселость — это то, что отупляет, этого нет в природе. Это вранье. Я вот когда слышу очередную песню с бессмысленным текстом, про бесконечные переживания озабоченных не пойми чем мальчиков и девочек , вот тут не повеситься, правда, но по голове кому-то дать хочется. То есть глобальное обесценивание слов, эмоций, голоса, человеческого лица (посмотрите, какие рожи строят по телеку) — вот оно убивает. Только эта медленная смерть стала привычна. От воздуха же кружится голова» (гостевая книга). Из недавнего интервью с Григорием Фельдманом: «…Я нахожусь в среде, которая не часто хочет думать под воздействием музыки. В среде, в которой музыка потеряла сакральный смысл и стала исключительно средством отдыха, развлечения и прочее. То же можно сказать и о текстах песен. В этом конфликтность». «Да уж, современные люди ведь не склонны внимательно слушать. Их скорлупки настолько толстые, что резонанса никакого не возникает. Особенно в твоем случае, потому что ты „не позитивна“. Они видят мрачняк… Экзистенция не в моде. Чувства не в моде. Мысли не в моде. В моде чистая физиология. И всегда нужно демонстрировать „позитив“. Во всем. Нужно [дебильно] улыбаться и смешить. Или апеллировать к чему-то примитивно-низменному». «А я не знаю, что такое позитивная музыка. У меня от жутких голосов, невнятно попсового прононса, дурных текстов возникает мрачняк… Позитив — то, что интересно, красиво, необычно. А какой позитив в жеваной жвачке?». «Вот! А бандерлоги научились, что позитив — это когда не напрягает, потому что им объяснили. Реальные слова нужно уметь услышать и понять. Хорошая музыка, мне кажется, должна напрягать…». «…Просто установка на то, что именно музыка — это развлечение, которое не должно быть серьезным. Ну послушай стиль разговора ди-джеев на радио, например… А когда не напрягает — это нечто бессмысленное, а стало быть, бесполезное. Трата жизни». И наконец, расставляя все точки: «…Я обычно объясняю, что всего лишь пою о том, что есть на самом деле, не боясь табуированных тем. То есть, смерть — это нормальная часть нашей жизни, так же как и страх, трагизм и прочее» (гостевая книга). Да, смерть…

«Жестокое» название альбома Рада объясняет вовсе не мрачно: «Название — это отсыл к восточным сказкам (Персия, Турция и пр.). Именно там развито понятие „жестокосердная красавица“. Обычная сюжетная линия в этих сказках — прекрасная девушка смеется над влюбленным в нее юношей, ехидно отвечает ему, „убивает“ красотой. Юноша всячески бледнеет, сохнет, чахнет и блекнет. Красота — это всегда жестокость. Красивый голос — это жестоко, красивые стихи — жестоко, прекрасное лицо — жестоко. Потому что человек видит нечто, напоминающее ему о мире высшем, горнем. Человек понимает пропасть, отделяющую его от человека истинного, находящегося внутри нас в виде зародыша, давно затерявшегося в расщелинах сердца. Человек понимает, что нечто истинное слишком далеко от него. Напоминанием об этом является красота. Истина всегда красива и жестока, потому что показывает неистинность и несостоятельность нашей обыденной жизни. Название — об этом. Красота напоминает нам о недоступном для нас мире, о том, что кроме наших каждодневных забот, которые кажутся нам столь важными, есть дивные миры, где мы сейчас не нужны и куда мы в ближайшее время скорее всего не попадем. По отношению к человеку это жестоко. Это как показать умирающему от голода пышный пир. А я пою как сирена о недоступном мире. Поэтому это очень жестокий альбом. Можно еще вспомнить о изумительных голосах сирен, которые губили моряков не скрежещущим воем, а невыносимо прекрасным пением» (из интервью французскому журналу «Elegy»). Cвоеобразно. А вообще-то с выходом такого альбома Раду сотоварищи полагается поздравить с максимумом возможной теплоты и душевности. Концерты группы всегда были чудесными, но еще ни одна студийная запись даже и близко не была столь впечатляющей, монументальной. Рада с друзьями вправе испытывать законную гордость от результата своих полуторагодичных студийных трудов. За сбычу мечт.
Cлавно отдохнув теплым летом в Крыму, посвежевшая Рада в великолепной форме вернулась в Москву и открыла концертный сезон в магазине эзотерики «Белые облака». 21 сентября, наконец, случилось нечто из ряда вон выходящее, сдвинувшее мое сознание напрочь. При этом все сопутствовавшие обстоятельства были неблагоприятными: у меня произошло некое недоразумение, из области самой низкой и презренной прозы, материального характера, с двумя музыкантами радиной группы, о чем очень жалел и жалею . Как бы там ни было, в этот день я отправлялся на концерт «Рады и Терновника» (а также двух других небезынтересных групп) далеко не в лучшем состоянии, нервным и заведенным неадекватно. Однако случилось так, что в тот вечер, на маленькой сцене хиппового клуба «Форпост», Рада дала самый волшебный концерт из всех, на которых мне довелось побывать! В середине выступления я явственно почувствовал редкостное по интенсивности и абсолютной реальности ощущение чуда, происходящего здесь и сейчас прямо у меня на глазах. У меня не осталось никаких сомнений в том, что Рада находится вовсе не на сцене, а летает, покинув ее, в небесах, свободно, легко и совершенно естественно — как само собой разумеющееся. Проникновенность ее голоса и высота духа были в тот день запредельными, но для меня это не было «жестокостью женщин». Я попытался войти синхронно с ней в тот же мистический экстаз полета, и от земли так и не сумел оторваться, но волшебство происходящего я ощутил в полной мере. Вот уж не знаю, многие ли из моих читателей испытывали в своей жизни совершенно достоверное и неподдельное ощущение чуда? Я испытал, и сознание мое сдвинулось необратимо. Теперь я убедился, что Рада умеет летать. «Земля плыла», как по совершенно другому поводу сказала страстная и трагичная девушка Мария у чрезвычайно прямолинейного Хемингуэя. Нагло рискну вступить с нею в спор и утверждать, что пережил в тот вечер еще более высокие ощущения: от одной только волшебной силы Искусства. Отныне, с того самого вечера, фиолетовая, хладнокровная, исполненная флегматичного спокойствия Инна Желанная при всех своих несомненных способностях никогда уже больше не сможет в моих глазах даже приблизиться к страстной, черно-красной, ярко горящей и свершающей чудеса Раде Анчевской — что такое талант по сравнению с настоящим волшебником!

Я пришел домой в полувменяемом состоянии, крича, как сейчас помню, что «испытал чудо». Я не бросаюсь такими словами, и, видимо, привело все это к тому, что я уговорил мамулю сходить первого ноября 2001 года вместе со мной в ЦДХ на концерт — празднование десятилетия «Рады и Терновника». Мамочка шла с большим трудом под ручку со мной, задыхаясь от одышки, была смущена
в зрительном зале («все такие молодые»), но, слава Богу, концерт ее очень порадовал, о чем даже осталась бережно хранимая мною записка: «Вчера ходили на концерт „Рады и Терновника“ в ЦДХ. Я получила большое удовольствие, хотя Костя всячески не одобряет атмосферу концерта — не та публика, не тот отклик … Но мне показалось, что Рада очень талантливая, музыкальная и ансамбль музыкантов впечатляет»… Кто же знал, что маме осталось жить всего четыре недели… в этот день ей было радостно, а в последний вторник, накануне, к вечеру она прочла «Дхаммападу» и даже успела ее вкратце со мной обсудить… Мамуля, моя любимая.

Я не знаю, согласится Рада со мной или нет, но мне кажется, что та осень 2001 года, после хорошего отдыха, стала для нее временем особенного душевного подъема, расцвета и какой-то особой легкокрылости. Некоммерческая фирма «Выргород» выпустила на кассетах запись великолепнейшего, просто искрящегося вдохновением, 70-минутного акустического концерта «Рады и Терновника» «Небесный город» (8.9.2001). Девятнадцать песен, исполненных квартетом в изысканном сочетании инструментов: вокал, гитара, скрипка и табла (индийские барабаны). С этой записи вполне можно начинать знакомство с творчеством славного коллектива. Изумительная, легкая, непринужденная, дружеская атмосфера полной раскрепощенности, и все песни прекрасны. Моменты подлинного волшебства («Солнце за луной»):

Солнце за луной
Да найдет покой
А на Земле наступит рай
А ты спи — засыпай

А на сердце твоем
Раны рваные
От черных стрел зарастай
А ты спи — засыпай

А во сне твоем
К нам придет змея
И напоит нас допьяна
А ты спи — засыпай

А во сне твоем
Вырастут дома
А в них счастья через край
А ты спи — засыпай

А ты не слушай меня
А ты послушай меня
Белым облачком растай
Спи — засыпай

Драматичность «А не что-то…»:

А не что-то — все исчезло
Все исчезло — не вернется
Нынче думать бесполезно
Что могло случиться после

Нынче думать бесполезно
Нынче плакать не придется
Мое маленькое сердце
То застынет, то забьется

А застынет, разобьется
Серый камень на пороге
Через горы путь наш вьется
Сквозь туманы нет дороги

Сквозь туманы не проедешь
Подступает к горлу ножик
Не узнают нас соседи
Попрекнут нас злою ложью

Злою ложью, неказистой
Да разбойными делами
А куда же нам укрыться
Где же нас теперь признают?
Нас признают, нас увидят
Когда кончится ненастье
Прилетит к нам с моря птица
Расклюет наши напасти

В песне «Я пойду по тропе» сливаются фольклорные, сказочные, мифологические мотивы (кстати, это архетипический сюжет, и похожая песня есть у Инны Желанной. Всех интересующихся символикой песни отсылаю к гостевой книге уважаемой Рады, апрель 2002 ):

Я пойду по тропе
Тело мое станет рекой
Руки мои станут лесом
Глаза мои — озера
Ты не топчи тело мое
А пролети по-над рекой
Кровь мою ты не пей
С неба дождь — твое вино
Будет весна — ты покричи
Меня зови — я отзовусь

Рада продолжает писать (и будет писать и дальше) тексты в уникальной, но узнаваемой, свойственной ей манере: почти всегда — без связных повествовательных сюжетов, без четких очертаний пространства и времени (более или менее явно иногда очерчен потусторонний мир), без всякой привязанности к планете Земля. Место действия — Мироздание, время — Вечность. Как некто на сайте realmusic блеснул самодовлеющим остроумием (инфо: 16 февраля 2002 г., гостевая книга), единственная автобиографическая песня, ей созданная — композиция «Над водою» («Человека я во сне полюбил / Целовала, да не помню кого / Воробей мне дырку в черепе пробил / В голове моей пусто-светло»). Много интересного можно порой совершенно случайно узнать о любимом артисте.

Рада относительно известна, но популярность ее много меньше, чем она заслуживает. Зато ее круг поклонников — не оглашенные козлистки и лемешистки, не безмозглые поклонники бессмысленной группы «Ленинград» и прочего глупого «форматного» масскульта, и не хулиганствующая шпана — основной круг поклонников Летова, а умные, добрые, много знающие и много чувствующие люди, не боящиеся «грузиться» и «напрягаться». В своем кругу Раду любят. Ей даже посвящают поэмы, как ивановская поэтесса Надежда забыл-отчество Шамбала, создавшая вдохновенную поэму «Рада»
в пяти частях: «Рада в кафе», «Рада в Израиле», «Рада в радости», «Рада в вечности» и «Рада в леггинсах»:

Рада в кафе
Ее никто не видел в дверь входящей
Она в кафе явилась — не вошла
Она за столик села у окна
Видавший виды обалдел официант

Но не замедлил кофе ей подать .
Она пила свой кофе, а кафе
Менялось на глазах, преображалось —
Из Рады Свет Божественный струился

Рада в радости
Рада в радости — солнечный зайчик
Рада в радости — птичий грай
Рада в радости — ангел-трамвайчик
Доставляющий душу в рай

Так что лучше ни млад, ни стар
Раду в радости не беги
Рада в радости — Божий Дар
Раду в радости береги

Рада в леггинсах
Рада, Рада — Надежда Ада
Рада ростом под потолок
Рада на человека-гада
Действует как электрошок

Осторожно ее касайся —
Особливо же в духе-зле
Не касаться ее старайся,
Если жизнь дорога тебе

А как выйдет она, рубашку
Узелком завязав на пупке
В черных леггинсах да в обтяжку —
Вот отпад настоящий где!

Рада, Рада, как персик сада —
Сада райского на Небесах
Рада, Рада — Отрада Ада
В черных леггинсах, на каблуках

К сожалению, как водится, в семье слушателей Рады не без урода, и этого урода зовут Игорь Петров. Вот что он, самодовольный и счастливый от того, что со мною не встретился, накатал в вальяжной буржуазной газетке с препаскуднейшим названием «Мan’s Music» (вольно же, хватает же наглости прозываться не по-русски в самой столице России!), ноябрь 2001: «…Я — тот самый требовательный потребитель, ради которого, скромно надеюсь, и городится весь огород… Для того, чтобы, как говорится, лучше „въехать“ в их „мэсседж“, нужно сидеть как можно ближе к сцене, желательно с бокалом пива в руках». Тоже что-то ботает про «пузиционирование»… Вообще все это его говно красноречиво подтверждает все мои наблюдения, что современный «интеллектуал» — в глубине «души» тот же парвеню и скот, только накрасившийся и насобачившийся ботать по нонешней фене. «Слоны — животные полезные». К сожалению, Игорь Петров, средний европеец как идеал и орудие массового разрушения, бережет свой па-артрєт где-то в Швейцарии и рассчитывает со мной
не встречаться. Но, сытая сука, потребитель Игорь Петров, мир таки тесен. Не ровен час, ты со мной еще встретишься.

«Рада и Терновник» — не «проект» (типун мне на язык!) и даже не просто группа как «музыкальный коллектив», но видоизменяющееся (в силу чрезвычайно жестоких материальных условий) содружество близких по духу, ярких, нестандартных и глубоко увлеченных своим делом людей. Можно даже сказать, что главное для музыканта «Рады и Терновника» — быть яркой личностью, а уже во вторую очередь — «профессионалом». В этом — залог вдохновения и необычности группы. Время от времени состав пополняется чрезвычайно яркими людьми (впрочем, неинтересных личностей в группе Рады никогда не было!), которые могут совершенно свободно и по вполне уважительным причинам позднее покинуть его. Звучание группы видоизменяется постоянно, и меняется состав инструментов. В 2001 году в группу приходят музыканты консерватории виолончелистка Лиза Наливайко и фаготист Петя Бугрименко (именно они и жили у меня несколько дней, отдыхая после занятий и выступлений и перезаписав множество компакт-дисков. Впоследствии Рада даже сообщила, что Има Сумак ей очень понравилась!), и «Терновники», вновь открывая в своей славной и увлекательной биографии новую страницу, начинают экспериментировать с неоклассическим звучанием. В 2002 году выходит альбом «Саламандра», самые яркие краски которому придают фагот и изящная виолончель Лизы — один из любимейших моих (и маминых) инструментов… Предполагаю, что альбом ей бы очень полюбился. Это именно «неоклассическая» музыка, то есть позволяющая импровизировать, а отнюдь не некрофильская классическая, cдохшая и гальванизируемая в филармониях — это живой, теплый и трепетный организм. Тексты песен сохраняют безошибочно узнаваемый с любого расстояния уникальный почерк Рады (разве что становятся все сильнее и сильнее от альбома к альбому — хотя, казалось бы, куда уже дальше?):

На перекрестьи трех дорог
На перепутье трех стихий
Я подарю тебе цветок
На моих ладонях танцуешь ты
Ах, как будет нам хорошо
Ах, как будет весело нам
Когда закончу последний стежок
Вышивать на небе всех спящих храм

Сто лет одиночества за углом
За моим окном сотый день зимы
Над моей головою неслышный стон —
Так летят на юг непрожитые сны
Здравствуй, красавица моя!
Я узнаю тебя сквозь звериный лик
Мы с тобой одной крови — ты и я,
Ветер гнева и радости на двоих
(«На перекрестьи трех дорог»)

Песок, осыпаясь с гор, засыпает город
От движения птицы-синицы, от крылышек тонких
Солнце, спускаясь с гор, город взметнуло пылью
Птица вещая Гамаюн опустила крылья
Море столбом вверх и стеною ливень
Это по дну прошла серая птица без крыльев
Маленький певчий дрозд напевал заветы
В поле весенних гроз уходили дети
А еще одна птица была, ей не дали имя —
Когда она небом прошла, оборвалось имя
(«Песок»)

Рада — вне всякого сомнения, настоящий, а не поддельный, визионер. Для меня, не обладающего этим чудодейственным свойством, но способного его оценить, этот дар представляется поразительным, истинно от Бога, от Неба. «Где вдохновение черпаешь?» — с явным удивлением спрашивает у Рады Григорий Фельдман в своем интервью. "Достаточно стандартная ситуация — я вижу красивые сны. Потом, как многие классики, :) я визионер, т.е. я действительно могу расслабиться и наблюдать картинки перед глазами, например, когда еду в метро . И потом надо только точно записать то, что видишь. Ну, или пытаюсь точно передать картинками какую-то идею или мысль, сильно меня поразившую. А удивляет меня до сих пор очень многое. Жизнь все время подбрасывает поводы — от феерически красивого пейзажа до моей кошки — умнейшей и элегантнейшей зверюги, очень умной «. А вот как она воспринимает сценическое пространство: „В идеальном случае можно находиться внутри звуков, ощущая музыкантов как разные виды энергии. Тогда можно чувствовать, как оно все переплетается — люди, музыка, звуки, красивые цвета — я вот часто вижу цветовые лучи, которые не бьют из наличествующих в клубе прожекторов, а есть сами по себе. Еще, в удачном варианте — пространство получается очень большим, уходящим вверх. Забавно, кстати, что многие зрители, кажется, тоже в него попадают — ЧУВСТВУЮТ ПОЛЕТ, цвета и прочее“. Постоянная устремленность Рады в небо ощущается на ее выступлениях совершенно непосредственно, и более чем впечатляет. Ну, про ощущение полета
я уже вам рассказывал.

Презентация „Саламандры“ состоялась осенью 2002 года по доброй традиции в дружественном зале Центрального Дома Художника, и это был гораздо более сильный и вдохновенный концерт, чем на десятилетии группы, да и зрителей на этот раз пришло значительно больше. Уже в фойе явственно чувствовалась атмосфера настоящего праздника. Перед входом в зал можно было поговорить
с ребятами из клуба „Неформат“ об отечественной и зарубежной некоммерческой музыке, а с тепло улыбающейся Оксаной Чередниченко (почитайте ее талантливые стихи на сайте у Рады!) — о душах животных, растений и минералов. Рада с подъемом, проникновенно исполнила три десятка лучших песен всех лет, а фагот Пети и нежная виолончель Лизы, игравшей на ней просто дивно, создавали неоклассическое звучание, и я страшно жалел, что со мной не было мамы — вот бы ей понравилось! Владимир Анчевский вдохновенно играл на гитаре, Катя Орлова — на безладовом басе, Кирилл Россолимо — на табле. В качестве особой изюминки барабанщик Саша Виажский играл на скворечнике, без жердочки и с дырой сзади, под экзотическим названием „кахон“. Заканчивали праздничный концерт „Неслыханные краски“. На последних словах Рады „где нас встретит нашенский, сплошь родной народ“ мне непреодолимо захотелось обниматься и брататься со зрителями… Совершенно забытое ощущение, которого у меня не было аж с восьмидесятых.
Ходить на концерты „Рады и Терновника“ НЕОБХОДИМО. Как правило, они ощутимо светлее, нежели студийные записи, и каждый из них происходит по-разному. Возможны (и более чем вероятны) сюрпризы и чудеса. Лично меня сильнее всего цыпануло на концерте осенью 2001 года в „Форпосте“, на котором я почувствовал это ощущение чуда, но кто же поручится, что я не пропустил еще более поразительные выступления? В последние годы Рада со своим „Терновником“ не только находится на подъеме, но, похоже, все выше и выше поднимается в небо. Никакие лень, занятость, плохое настроение для человека, желающего в своей жизни ощутить что-то Высшее, оправданием для непосещения концерта Рады не могут быть, и упускать предоставляющуюся возможность НЕЛЬЗЯ, ибо это безумно легкомысленно и до крайности глупо. „Разовый пропуск в рай повторно не выдается“, как справедливо пишет „Лимонка“, №140 .

Рада — уникальная певица. Группа „Рада и Терновник“ — уникальна. Может быть, сейчас это вообще самое интересное, творческое, необыкновенное музыкальное явление во всем мире
(за исключением разве что некоторых представителей чистой этники из Третьего Мира, до сих пор еще не связанных с технологией — таитянских дев, малийских гриотов, колумбийских исполнителей музыки „кумбия“). Верю, что настанет время, когда творчество этого феноменального коллектива будет оценено по достоинству, в полной мере, широкими кругами слушателей. В беспрецедентной ситуации скотского блаженства нищих духом, эфемерного торжества ухудшенной копии Канализации (которая не имеет никаких шансов дожить до конца нынешнего столетия), тотального скурвления русской интеллигенции, виноватой без всякой надежды на прощение в обстановке абсолютного хамского презрения к искусству (начиная с себя), вообще ко всему Высшему, всеобщего оскотинивания, одичания и навсегда презренной холуйской покорности к проиcходящему; кощунственного утверждения сидения на работе и зарабатывания денег в качестве „ценностей“ бытия, и, наконец, преступного отсутствия практически всякой помощи некоммерческим музыкантам (писателям, художникам) Рада не только стоит несгибаемо (что само по себе уже подвиг), но и все продолжает расти. И объяснение этому чуду, невзирая на всю его высокопарность, может быть только единственным — Притяжение Неба. „Моя Родина — Небо“, — полушутя-полусерьезно ответила как-то раз Рада в гостевой книжке случайно забравшемуся туда хаму, обрушившемуся на нее с нечленораздельной руганью. „Россия не предоставляет шансов для развития независимой (independent) группе. Как Вы умудряетесь расцветать в такой обстановке?“, — спрашивает французский журнал Elegy (нужно сказать, что в Европе Рада довольно известна — хотя и менее, чем лишенная страстности и запредельных порывов Инна Желанная. Большой вопрос, правда, могут ли европейцы воспринимать ее так же, как наши слушатели).

„А никто и не расцветает. Просто у нас нет выбора. Я, например, физически не могу петь пошлый и глупый текст. Это правда. У меня физически пропадает голос. Так что обо мне заранее позаботились, чтобы я не стала свиньей. Да и группа понимает, что легче жить на очень небольшие деньги и сталкиваться с массой трудностей, чем много кушать, жиреть и умереть сначала душой, а потом телом. И прямо в ад. На самом деле в России есть очень много людей, страдающих от того, что вокруг творится безвкусица и пошлость. Мы поем для них. Эти люди узнают о наших концертах из Интернета, находят наши диски и они счастливы от того, что мы есть. Мне кажется, что приятней сделать несколько десятков людей счастливыми по-настоящему, нежели играть на дискотеке для сотен людей, которые, поплясав часок, завтра забудут про тебя и в их жизни ничего не произойдет. Я ощущаю ответственность за эти несколько десятков людей, и поэтому экономическую ситуацию приходится игнорировать“.

Я всегда внимательно прочитываю все материалы сайта, интервью Рады и все, что она сообщает или о ней появляется, все самое интересное распечатываю, и составил таким образом уже пухлую папку, куда входит и моя собственная с нею переписка. Лично мне, как москалю, физически больно, когда Рада (непременно вежливо и тактично, как это ей свойственно) пишет о том, что в Москве в целом самая нечуткая и бесчувственная аудитория по сравнению со всеми городами России, где ей довелось выступать. Тем более, что это чистейшая правда. А говорила она об этом не раз, например, в большой беседе с Хельги (ее очень легко найти на сайте. Она красочно и экстравагантно называется „Аспиды все заели“, и первая фраза корреспондента, обращенная к Раде, такова: „Итак, значит, того-с.“): „…В Москве публика более избалованная. Забавно, что в Москве публика больше хочет развлечений, веселых, например, песен, а за пределами оной большей популярностью пользуются песни протяжные… Публика слушает лучше, искренне хочет понять. Общение с залом более честное“. „Действительно Москва — это такая большая противоположность всему остальному, что за ее пределами?“ „Действительно“. Из интервью с Григорием Фельдманом: „Когда приходишь на концерт как слушатель — ты в одном пространстве с пивом… В провинции играть интереснее — реакции у зрителей более живые, честные. А тут — с утра до вечера реклама, радио с ди-джеями, знающими два десятка фраз, десять телеканалов с сериалами… Все это въедается в мозги и травит. Медленно и верно“. Другое дело, что и среди москалей не перевелись еще слушатели отзывчивые и благодарные, и не склонные к пустым развлечениям. Смею на это надеяться.

У Рады исключительно сильный характер, и будущее ее и „Терновника“ представляется мне вполне оптимистично, и я горячо желаю ей счастья, новых творческих достижений, чудесных концертов и хороших зрителей. Рассказывать о Раде можно бесконечно, но лучше слушать ее песни (вообще-то никакая информация о любом музыканте не способна сравниться с самой его музыкой). Рада — наше сокровище, национальное достояние и… действительно, „поющая в терновнике“.
Для интересующихся сообщу, что с 1995 г. Рада замужем за гитаристом Владимиром Анчевским, сменив свою девичью фамилию Цапина. Из материалов сайта можно узнать и прочесть о чрезвычайно положительном отношении Рады к нудизму, о сестринском отношении к девушкам („серьезно люблю целоваться с девушками. Совершенно иные ощущения, нежели от молодых людей. Действительно сестринские“), ознакомиться с весьма старым, давнишним интервью Рады скорбезной и откровенно порнографической газете „Еще“, но… талантливый человек талантлив во всем — и в пресловутом интервью тоже. Все это, разумеется, просто восхитительно.
В заключение позволю себе с несказанным удовольствием привести несколько цитат из интервью Рады с Сергеем Гурьевым, Григорием Фельдманом, Хельги, минской „Музыкальной газетой“ и О.Горшковым (текст беседы с Сергеем Гурьевым шероховат и неотредактирован принципиально) о вполне земном житье-бытье. Мне кажется, они не требуют никаких комментариев и сами должны за себя говорить.

„Ты могла бы отсюда уехать или это совершенно исключено?“

„Ой, боюсь, что совершенно исключено… На самом деле, как сказать, я могла бы отсюда уехать в достаточно взрослом возрасте, когда бы уже точно перестала заниматься музыкой, ну не знаю, там, лет в пятьдесят-шестьдесят, что ли, если не в семьдесят. Вот, и уехать куда-то в какие-то странные места, на какие-нибудь острова… Какие-то странные острова, небольшие, говорят, в Греции есть какие-то такие мелкие островочки. Где там стоит один домик, типа, на весь остров. Вот чего-то такое. И ездить на катерочке раз в месяц за продуктами. За какими-нибудь. Вот, что-то такое в принципе для меня реально и возможно. Ну, не реально, но реально по внутреннему состоянию моему. Возможно по внутреннему состоянию. Вот. А как-то вот срывать, там, на Запад —
это как-то очень пошло по-моему. И по-моему, на самом деле, очень скучно. То есть вот это погружение в какую-то совершенно несвойственную для меня атмосферу, там, выживания, борьбы, там, за свое место в этом мире… Здесь у меня место в этом мире, зачем искать другое“.

„…В общем, на еду тебе не всегда хватает“.

„А кому хватает всегда на еду, я что-то таких людей мало знаю. Вот, не хватает не потому, на какие-то вещи, там, для музыки, для группы, либо на еду, тут приходится выбирать. Вот, ну понимаешь, все зависит от того, как к этому относиться: если относишься спокойно, то почему-то вот… тьфу-тьфу-тьфу, конечно, чтобы не сглазить, но почему-то не возникает ни гастритов, ни язв желудка, хотя, я думаю, у любого другого человека при моем образе жизни, там, просто была бы уже полная клиническая картина. Если бы человек еще был жив, я бы удивилась. Но при этом не надо вот относиться с истерикой к своему состоянию: ах, все, у меня, там, пустой холодильник! Пойти повеситься. Ну тут понятно, что помереть можно, действительно. Вот, если относиться спокойно, то как-то действительно все нормально, все спокойно. И как-то вот жизнь — она сама начинает выручать из любых ситуаций, ну, почти из любых, то есть, скажем так, каких-то уж совсем крайняков не бывает. Что уж когда совсем, там, хреново, типа вот сидишь, думаешь: блин, денег нет, фигня какая — кто-нибудь звонит, зовет на день рождения, думаешь: во класс какой. И как-то… а потом и деньги появляются не пойми откуда. То есть все, все от отношения зависит, своего. Ну вот.
А есть люди, которые, понимаешь, там, МОГУТ САМИ СЕБЕ ЗАРАБОТАТЬ НА ВСЕ,
ЧТО УГОДНО, НАЧИНАЯ ОТ АСТМЫ И ЗАКАНЧИВАЯ ТЯЖЕЛЫМ НЕРВНЫМ ИСТОЩЕНИЕМ, только от того, что не могут понять, куда бы им, там, трудовую книжку положить. И думая о том, что потом они не будут получать пенсию, они вот в данный момент просто себя гробят на корню и действительно доходят до всех возможных болезней в этом мире. Зачем так жить“.

„А вот из принципиальных вопросов — твое отношение к Западу?“

»Запад — это такой холеный зоопарк, где все по правилам. Ну там кормят правильно по книжкам, посетители не бросают в клетку карамельки и поэтому животные не маются животом. Клетки чистые. Но животное вне воли и необходимости думать тупеет и жиреет. Что мы и наблюдаем. То есть из всякого общения я вынесла самоуверенную мысль, что товарищи из развитых стран
как правило тупо предсказуемы, обладают поверхностными инстинктами и борются за что-то сугубо животное. Ну еще у них сильно развито сугубое поведение мелких территориальных рыбок в аквариуме — «мой дом — моя крепость». Правда, может, открывать-то и нечего. Один мой приятель, постоянно разъезжающий по миру, объяснял про то, что люди с разной степенью достатка могут дружить и всячески пересекаться в России, но не на Западе, где круг знакомств определяется годовым доходом. Ну чем не зоопарк?"

«В этой связи как ты смотришь на перспективу приобщения России к Западной „цивилизации“? Ваши реформаторы собираются же научить Россию жить по европейским стандартам? Это реально?»

«Так уже научили по стандартам — квас же вкуснее чем кока-кола, а пьют уродливую химическую кока-колу, жуют жвачку, от которой пломбы вылетают и зубы расшатываются. Полностью же научить чему-то именно Россию, а не Москву — невозможно. Ну какие стандарты в деревне, где раскрали провода со столбов и люди поэтому живут без электричества? Или в городе, где реально люди не видят денег и все происходит натурообменом? Зарплату кастрюльками выдают или чайниками или полотенчиками махровыми? Это Москву можно чему-то научить — здесь много телевизионных программ, деньги и рвение выслужиться, а в провинции все совсем по-иному происходит. Москва, конечно, велика, но Россия больше».

«… Такие шестидесятники, постоянно цитирующие Бродского и поющие под гитару Визбора вперемежку с Высоцким. Это ужасное что-то — типа, застрявшие где-то потерянные люди с глупыми улыбками и по той моде геологическими бородками. Это просто маразм, да и все, и отсутствие чувства красоты и гармонии…»

«…Может, у меня и не было осознанного желания в 10 лет быть именно певицей, но мне казалось, что я не буду ходить на работу — уже тогда это казалось мне ахинеей, тратить свое драгоценное время, ходить на службу».

«Ты знаешь, что ты занимаешься правильным делом. Или сомнения иногда посещают?»

«Нет, я не занимаюсь тем, в чем сомневаюсь. Давно уже. Сомнения посещают мою маму —
у меня нет трудовой книжки».

……………………………………………………………………………..
авторский текст © Константин Арест-Якубович